Месяц назад в один день сразу в двух регионах России прошли выборы: в Чечне избирали президентом Ахмата Кадырова, а в Петербурге губернатором - Валентину Матвиенко. Я не успел тогда откликнуться на это двойное событие, но чувствую, что сделать это все же придется: ни в чем так ярко не проступает "цвет времени", как в сходствах и подобиях, на первый взгляд, совершенно разнородных явлений.

   Казалось бы, что общего может быть между усмирением мятежной горной республики и сменой власти во второй столице России? Но выборы в Чечне и Петербурге поразили своей схожестью, их сценарии были написаны как будто под копирку. В обоих случаях регион возглавил кандидат, подобранный в Кремле, причем лично Путиным, исходя из каких-то его государственных соображений. При этом просто НАЗНАЧИТЬ своего человека на это место президент не мог, ему пришлось имитировать демократические выборные процедуры, по крайней мере, на уровне чисто ритуальных действий. И в России, и на Западе нашлись люди, которых обманула эта бутафория, приведя их в искреннее негодование; в самом деле, от обычных представлений о современной демократии эти выборы были довольно далеки.

   Российские печатные издания, из тех, что полиберальнее, откликнулись на эти кампании, особенно чеченскую, с нескрываемой брезгливостью. "Еженедельный Журнал", скажем, посвятил добрый десяток полос этой теме, с хлесткими заголовками вроде "Логика страха". Московский корреспондент уже на въезде в Грозный, по его словам, испытал "привычное ощущение омерзительной тоски и безысходности". Прибыв на место, он занялся было там антикадыровской агитацией, но в этом не преуспел. "Зачем вообще идти голосовать? Зачем принимать участие в этой бессмысленной клоунаде?", спрашивал он у одного чеченца, работавшего в местных правоохранительных органах. "Ты что, не понимаешь?", отвечал тот. "Если я не пойду, меня же уволят. И занесут в черные списки. А потом ночью за мной придут, и я исчезну. Какой у меня выбор?" "Пойти, но проголосовать так, как считаешь нужным", настаивал недалекий журналист. "Или против всех". "С ума сошел?!", говорили ему. "Да я так проголосую за Кадырова, чтобы все видели, что я голосую именно за него! Если я даже просто зайду в кабинку, подумают, что я против Кадырова". Другой собеседник, старшина милиции, ответил еще четче, по-военному: "Как мне командир прикажет, так я и проголосую. Идти наперекор бессмысленно: Москва решит - будет Кадыров, передумает - пришлет хоть папуаса, хоть негра из Африки, и я все равно за него проголосую".

   Когда я читал эти строки, мне хотелось плакать от счастья. Я ни в коей мере не сочувствую унижению чеченского народа, как любого другого народа в мире, или даже отдельного человека. Еще меньше мне нравится то, что Петербург с приходом нового губернатора утратил часть своей знаменитой независимости, хотя это, конечно, явление временное. Но то, что демократия, сама ИДЕЯ демократии, подвергается на моих глазах такому унижению, повергает меня в состояние, близкое к экстатическому. Наконец-то после десятилетий слепоты и безумия (первые робкие попытки демократизации в СССР начались еще 1984-85-х) Россия начинает отходить от этой несуразной затеи, заимствованной с Запада. Особенный мой восторг вызывает именно ПОРУГАНИЕ демократии - не просто отмена ее "завоеваний", а сладострастное издевательство над ними. Сохранены все атрибуты, вплоть до этих нелепых кабинок, но те, кто приходят голосовать на участок, не пользуются этими ширмами: они открыто, при всех садятся за стол и отдают свой голос за Кадырова. Им нечего скрывать от всевидящего ока русской государственности.

   Разумеется, и в других странах правящей элите никоим образом не приходит в голову делиться своей властью с народными массами. Но там обман трудящихся производится как-то скрыто, я бы даже сказал, стыдливо. В России никто не стесняется. Вечная ненависть властей всех времен и стран к тому, что на советском языке точно, хотя и несколько неуклюже, называлось "народное волеизъявление", проявляется у нас открыто и демонстративно. Конечно, раньше, до наступления демократического ХХ века, правительствам было проще: можно было гнуть свою линию, не обращая внимания на народное недовольство, до тех пор, пока оно не выплескивалось в виде бунта, обычно, впрочем, кратковременного и довольно легко подавляемого. Теперь приходится устраивать спектакли наподобие чеченского, когда сначала у каждого избирателя силой вырывается согласие на проводимую властями политику, а потом он, этот избиратель, уже подчиняется органам власти на самом законном основании. Это и есть торжество демократии, в ее нынешнем виде.

   В США, оплоте свободного мира, реализован другой вариант навязывания народу своей воли, более утомительный и часто дающий сбои. Мощные, многочисленные, проверенные временем и закаленные в боях демократические институты не позволяют там правительству делать что-нибудь, идущее вразрез с общественным мнением, поэтому как только возникает необходимость в чем-нибудь изменить проводимую политику, в стране устраивается шумная пропагандистская кампания, которая это самое мнение и корректирует в нужном направлении. В результате американские власти выполняют волю народа, которую сами же и изобретают. При этом простому американцу приходится постоянно переживать все новые волны промывания мозгов, накатывающиеся на его сознание, но представители данной нации к этому давно привыкли.

   Впрочем, каким бы способом ни отбиралась власть у народа - все благо. В мировой истории не было идеи более пагубной, безумной и абсурдной, чем народовластие. Плебс так устроен, что органически не выносит ничего выдающегося, ничего выделяющегося из общей серости, никого возвышающегося над толпой. Демократия казнила Сократа, сгноила в тюрьме Фидия, изгнала Данте и распяла Христа - после того, как римская власть в лице Понтия Пилата умыла руки. Ни к чему другому власть народа не приводит и привести не может. Напротив, при королевских и императорских дворах блистало огромное множество выдающихся людей, в сущности, почти все известные нам деятели культуры, науки и искусства. Везде, где этот твердый порядок сменялся народной вольницей, свобода выражалась в том, что для начала вырезались все те, кто раздражали толпу своей независимостью, своим положением и своей незаурядностью. Потакать плебсу вообще чрезвычайно опасно, и совершенно напрасно этим с легкой руки Америки стали так увлекаться в наше время.

   Хотел бы я знать, кому пришла в голову странная идея, что "человек из народа", с его жизненным, умственным и нравственным кругозором, способен хотя бы приблизительно оценить, что нужно и не нужно для его страны, что нужно даже для него самого? В истории бывали случаи, когда народы "сами определяли свою судьбу", и каждый раз с таким плачевным результатом, что лучше бы они этого не делали. Доверить эту судьбу можно только тем, кто высоко стоит над толпой, в силу своего происхождения или особой одаренности. Хорошо, когда у этой крупной личности к тому же еще хватает воли и решимости, чтобы подчинить себе плебс и заставить его повиноваться. Ничто так не веселит мое сердце, как зрелище этого принуждения, наподобие кадыровских выборов сейчас в Чечне. Любое притеснение и ограничение народовластия вызывает у меня радостное, почти даже злорадное чувство. Это счастье, что России удалось избежать превращения в западную демократию: заимствовав из Европы и Америки выборные процедуры, мы их выхолостили, переиначили на местный лад и лишили сколько-нибудь серьезного значения и содержания. Какими средствами это было достигнуто, неважно; главное, что народы нашей страны по-прежнему управляются авторитарно.

   В моей стройной концепции есть только одно место, которое может вызвать определенные сомнения. Во все времена на вершину власти людей возносил господин Случай, и трудно было бы ожидать от этого взбалмошного и капризного божества какой-то логики - например, той, на которую мы надеемся, имея дело с Провидением. Проще говоря, на троне может оказаться кто угодно, и неизвестно, хватит ли у него способностей к тому, чтобы достойно править своей страной. Старое представление о божественном происхождении власти, какой бы она ни была, давно уже вызывает одни насмешки. Еще Герцен в свое время иронизировал над тем, что провинциальная Москва, в отличие от много видавшего Петербурга, верила, что "сам Бог сходил на землю, чтоб посадить Анну Иоанновну, а потом Анну Леопольдовну, а потом Иоанна Антоновича, а потом Елисавету Петровну, а потом Петра Федоровича, а потом Екатерину Алексеевну на место Петра Федоровича". В Петербурге же хорошо знали, что "Бог не пойдет мешаться в эти темные дела", этот город, по словам Герцена, видел "оргии Летнего сада, герцогиню Бирон, валяющуюся в снегу, и Анну Леопольдовну, спящую с любовником на балконе Зимнего дворца, а потом сосланную; он видел похороны Петра III и похороны Павла I". Но это тот случай, когда не стоит верить глазам своим, не стоит даже и смотреть. Все эти мелочные подробности, человеческие слабости властителей ничего не значат. Обывательское представление о сакральном значении всякой власти ближе к истине, чем самая глубокая осведомленность приближенных к трону. Те, кто видел Екатерину II за картами и Петра I в трактире, меньше знали об их монаршем величии, чем те, кто вообще никогда их не видел. Даже самый ничтожный из правителей был наделен лучшим пониманием нужд своего народа, чем самый выдающийся представитель этого народа. "Положение обязывает"; поднявшись на известную высоту, эти люди уже в силу своего положения видели то, что было недоступно для зрения на низших ступенях социальной лестницы.

   Для того, чтобы убедиться в правильности моих замечаний, не надо проводить глубокое социологическое исследование. Достаточно просто взглянуть на лица тех, кто был вознесен судьбой на вершину власти. Газеты любят публиковать сейчас фотографии Путина пяти-семилетней давности; и в самом деле, эти снимки - презанимательное зрелище. Человек в возрасте нашего президента обычно не слишком меняется внешне за такой промежуток времени, но в случае Путина эта перемена разительна. Встретив в каком-нибудь журнале изображение Путина с Собчаком, в бытность первого из них заместителем второго, сперва поражаешься и думаешь: не может быть, это не Путин. Вроде бы и черты лица те же, и вообще все то же самое, но человек как будто не тот, вроде как брат-близнец. И это не особенность нашего восприятия: Путин действительно очень сильно переменился, как только занял высший пост в России. В первую очередь он изменился внутренне, но эти изменения, как это всегда и бывает, тут же отразились и на его внешности и поведении. Еще интереснее наблюдать за Горбачевым и Ельциным, которых мы уже видели в трех фазах: до прихода к власти, во время исполнения своих полномочий и после отставки. Когда-то мы жадно ловили каждое слово этих людей, и в этом не было ни капли рабьего чувства: то, что они тогда говорили, было в самом деле интересно и значительно. Просто это были другие люди, они переродились на время. Это время ушло, и то, что произносит сейчас Ельцин, вызывает у нас некоторую неловкость: как мог человек настолько заурядный так долго занимать наши мысли и чувства. Но это ощущение ложное. Ельцин не казался, а был значительным, только не всю жизнь, а некоторое время, и как раз тогда, когда он находился у власти. Он сам чувствовал тогда свое значение, и потому мог принимать решения, на которые никто другой бы не осмелился. Он мог избрать себе преемника, игнорируя мнение кого бы то ни было: политических партий, властных группировок, олигархов и народа - и этот выбор был лучшим из возможных, потому что один Ельцин в России был наделен тогда истинно государственным умом и кругозором. Такова природа всякой власти: из всех воздействий на человека это - самое мощное и глубинное. Как можно сравнивать людей, прошедших через это горнило и перекроенных им до основания, с жалкими "народными представителями", крикунами и трибунами, которые критикуют власть, не в силах даже представить себе уровень задач, стоящих перед нею. Чтобы это понять, надо там оказаться, но оказаться на самой верхушке может только один человек, который в силу этого и обречен оставаться в одиночестве. По счастью, у этого человека чаще всего бывают довольно широкие возможности навязывать народным массам свое видение ситуации, так что государственный корабль движется все-таки в правильном направлении. Впрочем, и народ нередко оценивает этот курс положительно: согласно опросам, лишь 20-30 % населения у нас приветствует свободу слова, критику власти и честные выборы. В этой стройной гармонии диссонансом звучат только журнальные вопли о "конце демократии в России", но для подлинного ценителя эти скрежещущие звуки сладостны, как самая возвышенная музыка сфер.

Другие выпуски "Хроники", а также литературные произведения
Тараса Бурмистрова смотрите на его сайтах:
http://tbv.spb.ru,
http://www.cl.spb.ru/tb,
а также в библиотеке Мошкова
http://lib.ru/NEWPROZA/BOURMISTROV/