С вашего позволения, я сделаю этот выпуск "Хроники" несколько необычным. Я хотел бы рассказать здесь об одном довольно странном своем переживании, которое я назвал бы "мистическим опытом". Моя "Хроника" строится на вполне земной и трезвой аналитике, без обращения к какой-либо метафизике, которой и в других моих работах вдоволь. В ней много прогнозов, и часть из них сбывается. Все эти предсказания делаются на основании самых здравых и рациональных соображений; я могу пытаться играть роль аналитика, но никогда не претендовал на роль пророка, вещающего о будущих событиях на основании своего сокровенного знания или темных предчувствий.

   И тем не менее сейчас я хотел бы изменить этому правилу. Через несколько дней истекает срок полномочий президента Путина, и, наверно, поэтому я часто вспоминаю в последнее время, как это все начиналось. Первое известие о Владимире Путине настигло меня во Львове, в августе 1999-го: я поехал в этот город, увлекшись одной девушкой, жившей там и, как мне показалось, благосклонно отреагировавшей на меня в поезде, где мы познакомились. Романтическое приключение это обернулось пшиком, и когда, слегка обескураженный, но в целом удовлетворенный, я сидел на вокзале в ожидании поезда, с листа развернутой газеты на меня глянуло два лица - действующего президента Ельцина и его "преемника", как он его назвал, Путина. В среде московских политологов тогда господствовало мнение, что Ельцин, с его поистине фантастической непопулярностью, может только одним способом воздействовать на электоральные предпочтения - утопить любого политика, назначив его официальным претендентом на российский престол. Это было попросту смешно; если самого-то Ельцина давно никто всерьез не воспринимал, то что было говорить о его потугах основать в России некое подобие монархической системы, с передачей власти от "отца" к "сыну"! Я был не исключением, и скромная фигура преемника-Путина, с его серым пиджачком, тусклым взглядом и непроницаемой физиономией лишь укрепила меня в этом убеждении. Но что-то остановило меня, когда я хотел равнодушно перелистнуть страницу; газетное изображение Путина вызывало у меня странное ощущение, в котором я разобрался намного позже.

   Тогда мне показалось, что я где-то уже видел этого человека, только не мог вспомнить, где. Сама фамилия "Путин" отзывалась чем-то смутно знакомым. Я даже стал перебирать машинально своих приятелей, которые выглядели схожим образом, но внутреннего "толчка узнавания", который подсказал бы мне, что мне мерещилось именно это, так и не ощутил. Только недавно я понял, в чем тут дело. Что-то похожее я почувствовал, когда впервые услышал имя Ельцина. Это было сырым осенним вечером в Ленинграде; я шел по пустынной улице и по тогдашней своей привычке остановился взглянуть на газету (кажется, "Ленинградскую правду"), налепленную на стене. В желтом свете фонаря я едва разобрал строчки, поразившие меня своей необычностью: там было что-то о "политической ошибочности" поведения Ельцина, в ту пору секретаря Московского горкома, и его отставке. Тогда, пожалуй, в первый раз я пережил то, что я называю теперь "предчувствием": мне как будто смутно вспомнилось то, что еще только должно было случиться.

   Нельзя сказать, что Ельцин и Путин сыграли очень уж большую роль в моей жизни, но в общем, достаточно заметную. Загадкой остается то, что я так выделил эти имена из общего потока знаков и символов, являвшихся мне на протяжении жизни. Единственным объяснением этого может быть только то, что я когда-то уже прожил свою жизнь, и теперь повторяю ее заново, с открытием чего-то давно известного, но полузабытого или забытого очень прочно. Очень близкое ощущение я испытывал, когда знакомился с произведениями искусства, которым суждено было в дальнейшем долго и мощно на меня воздействовать: "Искусством фуги" Баха, его же "Высокой мессой", картинами Брейгеля, романами Достоевского или стихами Лермонтова. Можно считать это просто эстетическим потрясением от великого создания, но невозможно объяснить таким образом, почему я так же сильно реагировал, когда видел, на первый взгляд, ничем не примечательные лица будущих руководителей страны или своей будущей жены.

   Читая это, вы вправе возмутиться: что это за "пророчество постфактум", какое оно может иметь ценность? Еще раз повторю, что на роль Кассандры я не претендую, но "Хронику" эту пишу все же не без тайной мысли, точнее, намерения. Не так давно я снова ощутил то чувство, о котором вам рассказываю; я хотел бы его проверить, и не один, а вместе с вами. Человек, показавшийся мне знакомым, когда я увидел его впервые - Дмитрий Козак, только что назначенный руководителем аппарата правительства. Не могу утверждать со всей уверенностью, что именно он будет следующим президентом России, может быть, у него просто лицо такое выразительное, что всем что-то напоминает. Но если мое предчувствие меня не обманывает, Козак быстро пойдет в гору и намозолит еще нам глаза с экранов телевизоров - не в той, так в другой своей политической ипостаси.

Другие выпуски "Хроники", а также литературные произведения
Тараса Бурмистрова смотрите на его сайтах:
http://tbv.spb.ru