Мое любимое развлечение в последние годы - это игра под названием "текст и комментарий", сама по себе очень древняя. Вот и эта "Хроника" строится по тому же принципу: в качестве "текста" здесь выступают события современной истории, сбывающейся на наших глазах, а "комментарии" к ним - это мои выпуски, в которых предлагается интерпретация этих событий. Но иногда так бывает, что сама действительность берет на себя роль комментатора этих выпусков; как выражался по сходному поводу Оскар Уайльд, "жизнь подражает искусству".

   Не успел я дописать эссе, посвященное механизмам власти и безвластия, как в Индии начались события, как будто нарочно призванные проиллюстрировать мой последний выпуск. 10 мая в этой стране завершились выборы, на которых потерпела поражение правящая партия "Бхаратия джаната", а выиграл оппозиционный "Индийский национальный конгресс", возглавляемый Соней Ганди. Династия Неру-Ганди правила Индией на протяжении четырех десятилетий, но Соня принадлежит к этой семье очень косвенно - она вдова Раджива Ганди, да еще и итальянка по национальности, родившаяся в деревне неподалеку от Турина.

   Соня Ганди очень популярна в Индии, но когда она оказалась главным претендентом на премьерское кресло, часть политиков заявила, что, если это случится, страна станет посмешищем в глазах всего мира: получилось, что миллиардная нация не смогла найти лидера среди своих соотечественников и была вынуждена пригласить иностранку (или, как сказали бы у нас, "варяга"). Щепетильная Соня, послушав вариации на эту тему в течение двух суток, сделала заявление, которое прозвучало для всех как гром среди ясного неба. Она отказалась от премьерского кресла, передав бразды правления Манмохану Сингху, одному из самых верных своих соратников по партии. Теперь именно он возглавит "крупнейшую демократию мира", как любит аттестовать себя Индия, на ближайшие пять лет.

   То, что началось после этого в стране, напоминало скорее индийскую мелодраму, снятую в Бомбее, чем политику современного типа. Заявление госпожи Ганди прозвучало на встрече членов "Индийского национального конгресса", которые были совершенно не готовы к такому повороту событий. В течение трех часов кряду соратники по партии убеждали своего лидера отказаться от этого решения. В ход были пущены все средства: уговоры, мольбы, слезы, негодующие заявления, наконец, угрозы совершить "коллективное политическое самоубийство", отказавшись от только что завоеванных и с таким трудом давшихся парламентских мандатов. У здания парламента и резиденции Сони Ганди собрались тысячи сторонников лидера ИНК; они били в барабаны и скандировали: "Соня, Соня!" Один из самых горячих приверженцев несостоявшегося премьера забрался на крышу автомобиля, приставил к виску пистолет и сообщил всем интересующимся, что он сейчас застрелится, если Соня Ганди не выйдет немедленно к манифестантам и не пообещает стать премьером. Темпераментного самоубийцу удалось обезоружить, так что смена власти обошлась без смертоубийства и кровопролития. Зато едва не покончил с жизнью индекс акций на национальной бирже, рухнувший так сильно, что размер его падения пробил рекорд 129-летней давности. Но все было тщетно: Соню уговорить не удалось.

   Демонстративный отказ от власти - это такой же инструмент политики, как и всякий другой, и, понятно, что, проиграв в этом раунде, Соня Ганди так усилила свои позиции, что вполне может выиграть весь турнир - то есть триумфально вернуться во власть спустя некоторое время. Пройдя через эту неприятную процедуру, она стала теперь самым популярным политиком в стране, так что многие даже простили ей ее итальянское происхождение. Конечно, игра эта рискованная, но в противном случае риск был бы гораздо большим: если бы Соня не переступила через себя и, несмотря ни на что, заняла премьерское кресло, долго бы она там не просидела. При каждом мелком промахе ей припоминали бы ее этническую неполноценность, и добром бы это не кончилось. В решении Сони Ганди нет ничего удивительного, странно другое - то, какой шоковый эффект всегда производит этот ход на народные массы. "Может, но не хочет" - в то время как множество других людей не могут, но очень хотят.

   Все самозванства на Руси начинались с того, что некий, на вид простой и смиренный мужичок понемногу начинал намекать окружающим, что он-то на самом деле имеет право, ну да ладно уж, он потерпит, ему это незачем, пусть поцарствует какая-нибудь Екатерина Алексевна, принцесса ангальт-цербстская. Как ни странно, это срабатывало: так уж устроена наша психология, что мы готовы дать всё именно тому, кто ни в чем не нуждается - или, по крайней мере, делает вид, что не нуждается. Тут главное не переиграть.

   У Толстого в "Анне Карениной" описана "грубая ошибка", допущенная Вронским: желая выказать свою независимость, граф отказался от предложенного ему повышения, надеясь, что отказ этот придаст ему большую цену. Но вышло все немного не так, как он рассчитывал: отказ показался наверху слишком дерзким, и Вронского перестали продвигать по службе. Прошло несколько лет, и он почувствовал, "что это независимое положение человека, который все бы мог, но ничего не хочет, уже начинает сглаживаться, [и] многие начинают думать, что он ничего бы и не мог, кроме того, как быть честным и добрым малым", говорит автор.

   Недавняя история, происшедшая с Соней Ганди, любопытна еще и тем, что в ней как бы невзначай вскрылись корни всех ситуаций такого рода. В Индии, с ее давними и глубокими философскими традициями, привыкли по-другому осмысливать действительность, чем у нас на Западе. Если нашим газетам вакханалия, последовавшая за "отречением" Сони Ганди, показалась смешной и опереточной, то в самой Индии все было очень серьезно. Обратим внимание, что показательное "политическое самопожертвование" Сони вызвало целую волну ответных действий того же рода со стороны ее адептов: они как бы говорили на одном языке, на языке жизни и смерти.

   Готовность уйти в небытие, хотя бы политическое, ради того, чтобы остался жить и действовать кто-то другой, более достойный, на взгляд того, кто приносит себя в жертву - ключевая психологическая черта в таких экстремальных ситуациях.

   Как тонко заметил Достоевский ("Дневник писателя" за апрель 1876 года), на войну люди идут не убивать друг друга, а, напротив, жертвовать собственной жизнью - и "нет выше идеи, как пожертвовать жизнью, отстаивая своих братьев и свое отечество". Но меня интересуют не те, кто уже преодолел этот порог, а те, кто живет в постоянном ожидании, точнее, в полной готовности к тому, чтобы заплатить эту цену за свои убеждения. Это какая-то совсем особая жизнь, не такая, как у всех других. Близость смерти вообще до предела обостряет жизненные процессы, сознательное же принесение себя в жертву странно перерождает человека, делая его как бы уже и не совсем человеком, меняя весь строй и состав его личности. Окружающие чувствуют эти изменения, и - незаметно для себя - начинают относиться к этому человеку как к полубогу, или по крайней мере, как к сверхчеловеку. Большую роль здесь, конечно, играет и масштаб личности, ее значение. Когда заурядный человек, "типовое изделие природы", по словам Шопенгауэра, выражает желание пожертвовать собой, это выглядит скорее комично, так же комично, как сторонник Сони Ганди на крыше автомобиля, угрожающий застрелиться, если ему не удастся склонить своего кумира к более активной политической деятельности...

Другие выпуски "Хроники", а также литературные произведения
Тараса Бурмистрова смотрите на его сайтах:
http://tbv.spb.ru